Цитата:
Сообщение от andrey65
(Сообщение 160227)
... Хотя книга документальна , собственно, хроника, начинаешь поражаться мужеству наших летчиков, особенно этих утюгов Ил-2 на морем, где шансов при сбитии нет...
|
Сколько раз пытался "нагуглить" повесть Владимира Смирнова "Крик сквозь стекло", но - увы и ах - всё без толку :DONT_KNOW:
Цитата:
Резко снизившиеся ИЛы, жутко мелькая в хаосе взорванной воды, уже мчались сквозь поставленную эсминцами водяную завесу; зная, что второго захода не будет - не кому будет заходить! - они на подходе ударили из бортовых стволов, обречённо расстреливая боезапас. Из озарённых белым, пляшущим пламенем крыльев золото-сверкающим дождём посыпались гильзы; по бортам кораблей, искря, ударили снаряды распарывая обшивку, взрываясь в каютах, коридорах, гальюнах, кроша койки, лампы и людей; вспыхивала краска, рвались огнетушители, пули воющим градом хлестали палубы и надстройки; свистящими брызгами разлеталось стекло иллюминаторов, горящими шмотьями кружился брезент обвесов, щёлкали рвущиеся штаги, спинами вперед срывались в ледяную летящую воду сметённые с барбетов комендоры; с мостиков и палуб в азартном безумии палили из пистолетов, ракетниц, карабинов: штурмовики неслись ниже - ниже! - бортов кораблей, выходя в страшную атаку рикошетирующими бомбами с бреющего полета. Топмачтовое бомбометание, дьявольское русское изобретение, спасения от которого нет, от которого не увернуться, не прикрыться, можно лишь молиться...
Есть! Один - есть!
ИЛ слепяще вспыхнул, дернулся вправо, зацепил крылом волну - и мгновенно разлетевшись в куски на ударе, исчез в вертящемся столбе взметнувшейся воды.
Но пятёрка оставшихся рвалась вперед - неудержимые русские ИЛ-2. На них обрушилась, вырвавшись из боя пара "110"-х - и в неслышном торжествующем рёве сотен моряцких глоток ещё один штурмовик выбросил из мотора фонтан брызжущего бенгальского огня - и пронзительно-визжащим факелом, расшвыривая обломки, косо понёсся над водой. И не видно...
... не видно снизу, как, беззвучно крича, карабкается через горящий борт юноша-стрелок, захлёбываясь слезами и ужасом, как мгновенно жарко-весело вспыхивают пшеничные волосы этого мальчика-старшины, липко-проволочными комьями торчащие из клочковатых дыр закровавленного шлемофона; никому не видно, как устало завалилось набок на пробитом заголовнике бронеспинки ало-сверкающее недвижное лицо пилота - того самого робко-завистливого лейтенанта, без наград, и чудесно сияют за разбитыми очками нежно-синие глаза, распахнутые в изумлении смерти. Но зато хорошо видно, как парнишка-стрелок огненым сгустком отрывается от гибнущей машины; и ещё живой человек горящим комком живого тела, вертясь и кувыркаясь, в страшной скорости падения грохается в стылый равнодушный океан - и мигом исчезает в нём...
Но русские жутко-неотвратимо рвутся вперёд, вперёд! Сверху наваливается ещё пара истребителей, и Кузьменко, захлёбываясь ужасным, чёрным матом, ревёт в эфир - всем, всем:
- ...м-м-мать! Прикрытие?! Нас жгу-у-ут!! - а за его спиной непрерывно грохочет УБТ: старшина, зажав в упоры трясущиеся в отдаче плечи, перешвыривает раскалившийся в ледяном воющем ветру пляшущий ствол с борта на борт; полуослеплённый жгущим весь распроклятый мир огромным бешеным факелом, рвущимся из бешеного пулемёта, он отчаянно отбивается, отсекает, прикрывает, беззвучно молясь и матерясь; и плевать на патроны, плевать на расчёты, надежды, на жизнь распропащую - плевать. Сбросить и не промахнуться; не дать себя сбить, успеть выйти на цель, вырвать ещё миг, чтоб всем телом, душой навести не самолёт - себя навести! - и не промахнуться... Но всюду - смертоносные пролетающие тени, размазанные скоростью, мелькающие в диких ракурсах и отсветах боя...
Чёрная тень проносится в блеске винтов - и ИЛ рядом мгновенно охвачен огнём; это же лишь в кино самолёт горит и летит, летит - здесь, в жизни, всё не так, всё страшно! Весь ИЛ вмиг превратился в кошмарно завывающую свистящим огнем форсунку.
- С-суки!.. - безнадежно-смёртно несётся над беспредельным вечным океаном. - Го-о-орим! За Р-р-родину, за Стали-и-ина-а-а!.. Будьте ж вы все прокляты!!!
От горящих крыльев отрываются две бомбы, косо ударяются в воду, взлетают рикошетом и, проплыв медленной дугой, бьют высокий борт судна - и палуба, вышибленная ужасным взрывом, взлетает, рзламываясь в небеса; пылающий штурмовик, разбрасывая воющие лохмотья пламени, с живым хриплым рёвом проносится над кораблем охранения в трёх метрах перед мостиком, и морякам отлично видно разорванное торжествующим яростным криком лицо русского пилота в горящей кабине, его высвеченный пламенем чёрный бешеный кулак, и видно, как раздуваемое ураганом скорости пламя длинными хвостами рвётся из разбитой кабины стрелка; и, разлетевшись в сотню кусков, он вертящейся грудой горящих обломков вспарывает ледяную воду.
- Кид-дай, буть ты... ты проклят! - орёт трясущимся в тряске стрельбы голосом старшина. - Гиб-бнем! Кид-дай, г-гад!..
- Концевой... - цедит Кузьменко; ИЛ справа брызнул стёклами взорвавшейся кабины, его швырнуло боком вверх, он крутнулся влево вниз - в кратчайшие мгновенья! - и в искрении белого огня, в разгоне, разносе гибели зацепил крылом дымогарную трубу шквально стреляющего, извергающего потоки сверкающих снарядов эсминца; крыло медленно оторвалось в ослепительной бензиновой вспышке и, вертясь, плоско шлёпнулось о воду, а разламывающийся самолёт в беззвучном громе обрушился на надстройку, волна полыхнувшего бензина окатила корабль - и уже не эсминец, а несущий высоченную волну белого пламени и клокочущего чёрного дыма, в вое и визге пара, все ещё стреляющий стальной остов несётся в кипении испаряющейся от его бортов воды и бурунов.
Машину трясёт ударами снарядов, пуль, осколков; неслышным треском тряпкой лопнула обшивка борта, жутко обнажив "скелет" нервюр и стрингеров; от алой звезды на крыле летят лохмотья; вылетает вертясь, кусок элерона; оглушительным звоном взрывается приборная панель - и во вспышке взрыва, в синем треске электрики осколки стёкол в сечку рубят лицо пилота, визжат на прочных очках, и вмиг вскипевшее кровью лицо хрипит, перекосившись яростью:
- Врё-шь, суч-чара - я уже тут!.. - бомбы летят вперёд, ИЛ обгоняя их, растянутой тенью проносится над шлюпочной палубой танкера: Попов, привстав, и что-то крича, поливает из УБТ палубу сторожевика, всю стреляющую по самолету - и удар колоссального взрыва нагоняет и подбрасывает многотонный ИЛ, в небеса взлетает огромный чёрный гриб, багрово клубящийся внутри; и Кузьменко оседает враз на ремнях, проваливаясь будто в обморок:
- Всё-всё-всё... Уходим...
Он резко снижается к воде, уходя от обстрела - но никто по нему не стреляет... и гонит штурмовик на бреющем прочь от разгромленного каравана, от бездонной мрачной могилы его сотоварищей, от гнусно ползущих в небо огромных столбов грязного дыма, булькающих облаков пара, ржавчины разорванных "животов" агонизирующих кораблей, отчаянья тонущих в ледяной воде сотен людей - крохотных бессильных человечков, безнадёжно барахтающихся на поверхности бездны. Далеко слева светится голубоватая пелена то ли дождя, то ли снега, и капитан стремится туда - укрыться, спастись на израненной полуживой машине. В безобразные дыры фонаря с визгом рвётся ледяной, свирепый ветер. Морщась и урча от боли, Кузьменко сдёргивает очки, стаскивает зубами перчатку и промокает ею иссечённое лицо, шепотом ругаясь. ИЛ неспешно натягивает высоту - никому не нужный, одинокий в пустом сером небе.Розово сплюнув, капитан кое-как натянул измазанную перчатку, вытащил из наколенного планшета мятую карту - но развернуть не успел.
- Всё, командир, - обреченно сказали наушники. - Финиш...
Он оглянулся - сверху-справа скользил "Мессершмитт".
- Стр-релок??
- Нет. Я пустой... Всё, друг. Мы хорошо летали, Сашка...
|
|
