[МишаТ]

Кроме того из наградных документов известно что самолет заместителя командира эскадрильи капитана И. П. Красиева в воздушном бою получил от 60 – 65 пулеметных и пушечных попаданий, но экипажу удалось вернуться на аэродром.
Согласно докладов вернувшихся советских экипажей, в районе цели они подверглись атаке 15 Ме-109, в воздушном бою стрелкам экипажа Прыгунова удалось сбить 1 Ме-109. Интересно что немцы подтверждают потерю 30 июня самолета из 8/JG51, Bf 109F-1 №5739 уничтожен 100% от огня противника, но к сожалению без подробностей.
В книге Сергиенко приведены рассказы нескольких участников этого вылета, в том числе второго пилота экипажа лейтенанта Тырина, сержанта Андрея Семеновича Кореня, который отражает множество деталей и является наиболее подробным:
«…где-то около 12 часов дня, нас вызвали к командиру полка. Там уже было
пять экипажей. Нам представили лейтенанта Тырина как командира корабля и приказали готовиться к боевому вылету на город Бобруйск бомбить переправы и мост на реке Березина. Все эти шесть экипажей должны были вылетать немедленно, так как был прорван фронт в районе Бобруйска и наши части буквально теснили немецкие войска. Нам было приказано ценой своей жизни разбомбить переправы и мост. Командиры экипажей: Пожидаев, Тырин, Красиев, Глаголев, Прыгунов, Куракин.
Мы, сержанты, были вторыми пилотами. Я летел с лейтенантом Тыриным. В четыре часа дня мы были над целью, до нее летели почти в сплошной облачности, а тут отличная солнечная погода. Обещанные нам истребители нас не встретили, и мы шли, надеясь только на собственную оборону. Наш экипаж стал совершенно новым. Фролова, штурмана, не было, борттехник новый, стрелки все незнакомые. В общем, экипаж формировался на скорую руку. Однако выполнить боевое задание все были готовы и тщательно готовились к этому вылету.
Не долетая до цели, мы увидели разрывы зенитных снарядов, притом на разных высотах. Зенитки били и вокруг нашей цели. Нужно было идти через зенитный огонь. Снаряды при взрыве ослепляли глаза, и лицом ощущался теплый воздух. Но ни одного нашего самолета не сбили, даже не повредили. Мы преодолели этот заградительный огонь, возможно потому, что шли мы на переменных скоростях: от 200 до 120 километров в час.
И вот мы вышли на цель. По команде капитана Прыгунова мы рассредоточились и стали попарно заходить на цель. Накрывали бомбами в 500 и 250 килограммов. Первой на цель зашла пара капитана Прыгунова, сбросила бомбы и стала заходить на второй круг. В это время зенитный огонь сразу прекратился, и мы заметили, как на первую пару напали истребители Ме-109. Самолет Прыгунова вспыхнул, начал гореть, но они все бомбы сбросили на цель и сами выпрыгнули на парашютах. Все остальные пары проделали то же самое. Последним летел самолет старшего лейтенанта Глаголева. Ему каким-то чудом удалось уйти, но до места он не долетел, был подбит и сел где-то на вынужденную.
Наша машина загорелась на втором заходе, уже при отходе от цели. Командир экипажа приказал прыгать. Все, кто мог, выпрыгнули. Только штурман не выпрыгнул – у него не оказалось парашюта. Его парашют находился в кабине радиста, он там его оставил раньше, а при бомбежке и обстреле, видимо, совсем забыл об этом. Судьба его была решена – он сгорел в первом боевом вылете. Командир толкал меня рукой, чтобы я прыгал, но я держался сколько мог и отвечал ему толчками, так как говорить не было возможности – пламя лезло в рот и в нос, нужно было закрываться перчатками. В пламени и дыму мы друг друга не видели, потому что пламя с фюзеляжа через дверь борттехника доходило до приборной доски и поверх наших голов выходило наружу.
Потом я протянул руку к сиденью командира корабля – оно было пустое. Принимаю решение прыгать самому, пробую вылезти, но мне что-то мешало. Тогда собрался с силами, поставил машину в крутое планирование, уперся ногами в приборную доску и вывернулся как попало из кабины. Не помню, как меня катило по фюзеляжу, не ощущал ни боли, ни страха, но хорошо помню, что ждал свежего воздуха. Когда осознал, что я жив, стал искать вытяжное кольцо парашюта, но его не было под рукой. При наборе скорости свободного падения, меня стало крутить. Левую руку прижало к бедру, и я ощутил кольцо. Я его потянул, и парашют раскрылся. Только принял нормальное положение, как заметил немецкого истребителя. Он дал по мне очередь, но промахнулся. Иду на хитрость: опускаю голову вниз и разбрасываю руки в стороны. Фашист пролетел рядом так близко, что я видел лицо летчика. Но он больше меня не атаковал и ушел в сторону Бобруйска…
…я стал пробираться дальше к лесу. Около него встретил командира корабля Тырина, летчика Новикова и тяжелораненого летчика Максимова. Этой четверкой мы стали пробираться по лесу к дороге Бобруйск – Могилев. На лесной дорожке мы повстречали полуторку. В ее кузове было два милиционера, а в кабине находились солдат-водитель и старший лейтенант, корреспондент газеты «Красноармейская правда» Константин Симонов. Он подобрал нас и через сутки доставил на станцию Лупалово, это Могилев. Здесь нам была оказана медицинская помощь. Затем нас санитарным поездом отправили в город Орел, где находился эвакуационный госпиталь. После излечения в свой полк я не вернулся».
Конечно, как и в любых воспоминаниях, в рассказе Кореня есть неточности, к примеру даже командиров экипажей он видимо запомнил не всех, так как точно участвовавший в этом вылете лейтенант А.Г.Хачатуров не упомянут вовсе, а вместо него упомянуты Глаголев и Куракин, причем о старшем лейтенанте Глаголеве упомянута дважды. Судя по тому, что все самолеты шестерки капитана Пожидаева были из 3-й эскадрильи, именно экипаж М.В.Глаголева был шестым, участвовавшим в этом вылете. Так как Глаголев был из 3-й АЭ, в отличие от Куракина, который числился в 1-й эскадрилье. К сожалению, Михаил Васильевич Глаголев погиб в катастрофе в ночь на 6 июля 1941 года и не смог оставить воспоминаний.
Из командиров экипажей до конца войны дожил только И. П. Красиев. Опросить его у Сергеева получилось только в 1988 году. Иван Петрович рассказал то, что помнил об том вылете, но конечно за давностью лет рассказ получился не очень подробный: «В последних числах июня была телеграмма на имя командира полка – все ВВС Западного фронта бросить на Бобруйск. Днем полетели я, Прыгунов, Пожидаев. Мы возмущались, почему днем. Нам обещали прикрытие. А надо было бомбить переправу на Березине. Мы полетели. Небо ясное, безоблачное, ни одного облачка. Видимость великолепная, когда напали истребители, видно было улыбающиеся физиономии фрицев. Я уже видел переправу, видел, как экипаж Жоры Прыгунова бомбил. В это время нас и начали атаковать. Левый мотор нашего самолета был подбит. Самолет потерял скорость. Я его посадил на берегу Березины. Нас подобрали танкисты. Весь наш экипаж вернулся в полк. Пожидаев был тоже сбит».