[МишаТ]

К сожалению, из-за того, что немецкие самолеты действовали мелкими группами, мы не можем стопроцентно установить какие экипажи атаковали какой из советских аэродромов. Для того, чтобы восстановить картину событий, будем использовать советские документы, а также воспоминания участников событий.
Первые немецкие самолеты появились над аэродромами Дубно и Млынув. Генерал И.И. Гейбо указывает в своих воспоминаниях, что первое столкновение утром 22 июня произошло на подступах к аэродрому Млынув около 04:20 (Интересно, что мемуары И.И. Гейбо имеют характерное название: «Шла двадцатая минута войны». – прим.авт.).
Боевая тревога была объявлена во всех частях ВВС КОВО около 03:0-04:00 22 июня 1941 года после получения штабом округа текста директивы №1, и личный состав частей и соединений успел подготовить матчасть к боевым действиям еще до первых налетов немецкой авиации. Надо отметить, что еще 15 июня по приказу командующего ВВС КОВО генерала Е.С. Птухина самолеты авиачастей были рассредоточены на аэродромах. Тем не менее, говорить о полной боеготовности ВВС КОВО не приходится, в первую очередь, из-за противоречивого текста директивы № 1, в котором, в частности, было указано, что советские летчики не должны поддаваться на «провокации», и имеют право атаковать самолеты противника только в ответ на огонь с немецкой стороны. Эти указания утром первого дня войны были в прямом смысле смертельными для целого ряда частей ВВС КА, самолеты которых были уничтожены на земле, не успев взлететь, и нескольких десятков летчиков, сбитых немецкими самолетами при попытках эволюциями вытеснить самолеты Люфтваффе с советской территории. Лишь небольшое число командиров различного ранга взяло на себя ответственность и отдало прямые приказы по отражению немецких ударов, и одним из таких командиров был командир 14-й САД полковник Зыканов.
Из воспоминаний генерала Гейбо четко прослеживается, что комдив вовремя объявил тревогу, а после того, как посты ВНОС сообщили о пересечении границы немецкими самолетами, приказал их сбивать, чем привел в состояние полной прострации даже такого опытного бойца как Гейбо. Тем не менее, именно это твердое решение комдива буквально в последний момент спасло 46-й ИАП от первого внезапного удара:
«Прерванный сон возвращался с трудом. Наконец я стал понемногу подремывать, но тут снова ожил телефонный аппарат. Чертыхнувшись, взял трубку. Снова комдив.
– Объявите полку боевую тревогу. Если появятся немецкие самолеты – сбивать!
В телефоне звякнуло, и разговор прервался.
– Как сбивать? – заволновался я. – Повторите, товарищ полковник! Не выдворять, а сбивать?
Но трубка молчала. Свет снова зажегся, комиссар встал и начал быстро одеваться.
– Что там? – спросил он.
– Боевая тревога, – ответил я.
Было около четырех часов утра 22 июня 1941 года. Пронзительное, душу выматывающее завывание полевой сирены мгновенно подняло лагерь на ноги. Через пятнадцать минут пришли доклады, что все четыре авиаэскадрильи приведены в полную боевую готовность. И я, да и все летчики, были уверены, что это очередная учебная тревога, какими за последнее время нас просто замучили…»
Учитывая, что перед нами воспоминания со всеми присущими любым мемуарам недостатками, сделаем небольшие комментарии. Во-первых, приказ Зыканова, который цитирует Гейбо: «Объявите полку боевую тревогу. Если появятся немецкие самолеты – сбивать!» – это явно два разных приказа, полученные в разное время. Первый, об объявлении тревоги, очевидно, был отдан около 03:00. Приказ сбивать немецкие самолеты явно был получен после поступлений данных от постов ВНОС, около 04:00-04:15. В связи с этим становится понятен и взлет лично Гейбо, ведь до этого было поднято в воздух дежурное звено именно с целью выдворять нарушителей границы, а вот Гейбо однозначно взлетел уже именно с приказом сбивать немецкие самолеты! Причем капитан, и это четко следует из его воспоминаний, явно был в больших сомнениях, что не удивительно, учитывая, что в течение часа ему выдали два полностью противоречащих друг другу приказания. Что и говорить, летчику было от чего «схватиться за голову», но он не только взял на себя полную ответственность за происшедшее, но и довольно быстро в воздухе разобрался в ситуации и атаковал летевшие немецкие бомбардировщики, и тем самым отразил первый немецкий удар:
«Примерно в 4 часа 15 минут от постов ВНОС, которые вели постоянное наблюдение за воздушным пространством, поступило сообщение, что четыре двухмоторных самолета на малой высоте идут курсом на восток. В воздух по заведенному порядку поднялось дежурное звено старшего лейтенанта Клименко.
– Знаешь, комиссар, – сказал я Трифонову, – полечу-ка сам. А то видишь, мгла опускается, как бы чего-нибудь опять, вроде Шалунова, не напутали. Сам разберусь, что за самолеты. А ты тут командуй.
Вскоре я уже догонял звено Клименко на своем И-16. Приблизившись, подал сигнал: «Пристроиться ко мне и следовать за мной». Бросил взгляд на аэродром. На краю летного поля резко выделялась длинная белая стрела. Она указывала направление на перехват неизвестных самолетов.
Пока летели, я пытался разобраться в обстановке. Наверняка это свои самолеты, их пустили для проверки бдительности постов наблюдения и боевой готовности истребителей, их способности перехватить и уничтожить, в случае необходимости, противника. Что ж, покажем свое умение! Я прибавил газу, мой самолет стремительно двигался в нужном направлении.
Прошло чуть меньше минуты, и впереди, немного ниже, в правом пеленге, появились две пары больших самолетов. Так, будем действовать грамотно, как в настоящем бою. Ведь наверняка за нашей схваткой наблюдает посредник.
Дал полный газ, круто набирая высоту, занял исходное положение для атаки. И тут у меня в груди похолодело. Передо мною – четыре двухмоторных бомбардировщика с черными крестами на крыльях. Я даже губу себе закусил. Да ведь это «юнкерсы»! Германские бомбардировщики Ю-88! Что же делать?
Иосиф Иванович почему-то в мемуарах упорно называет немецкие бомбардировщики, которые пытались 22 июня атаковать аэродром, «юнкерсами – судя по всему, банально путает за давностью лет тип немецких машин.
Думаю, что никогда больше, ни раньше, ни потом, мне не приходилось принимать такое трудное решение. Мысли у меня бежали стремительно, меняя одна другую. Отчего Ю-88 здесь в такую рань? Идут спокойно, на нас даже внимания не обращают. Но ведь приказано: сбивать! А договор о ненападении? А если это провокация? А вдруг из-за моих опрометчивых действий начнется война? Все эти мысли не приходили одна за другой, постепенно, а нахлынули разом, сплетаясь в пульсирующий клубок.
Усилием воли я взял себя в руки. Стиснул зубы, крепче сжал ручку управления и рычаг газа. «Ты – командир, – сказал я себе. – Ты не имеешь права растеряться. Ты обязан быстро и правильно оценить обстановку и дать боевой приказ».
И еще я подумал о том, что эти четыре немецких «юнкерса» до отказа набиты бомбами. Они несут смерть и разрушение на нашу землю. А там, на мирной пока что земле, спокойно спит моя жена, баюкая маленького сына, спят дети, жены и матери ребят из звена Клименко... И как последняя капля возникла еще одна мысль: «Сегодня воскресенье, а по воскресеньям у немцев учебных полетов не бывает». Выходит, война? Да, война!
«Атакую, прикройте!» – подал я сигнал своим. Быстрый маневр – и в центре перекрестья прицела ведущий Ю-88. Нажимаю на гашетку пулеметов ШКАС. Трассирующие пули вспарывают фюзеляж вражеского самолета, он как-то нехотя кренится, делает оборот и устремляется к земле. С места его падения вздымается яркое пламя, к небу тянется столб черного дыма.
Бросаю взгляд на бортовые часы: 4 часа 20 минут утра. Надо поскорее возвращаться на аэродром, выяснять обстановку. А с остальными «юнкерсами» справится звено Клименко. Сделав круг, я направил свой И-16 на видневшиеся вдали на горизонте лагерные палатки…
…Тем временем на места своих стоянок заруливали истребители дежурного звена. Сам Клименко уже бежал к нам, придерживая болтавшийся планшет. За несколько метров он, строго по уставу, перешел на строевой шаг, четко вскинул руку к шлему. Лицо у него раскраснелось, глаза возбужденно горели.
– Товарищ капитан, дежурное звено поставленную задачу выполнило. Сбито два «юнкерса», одному удалось скрыться. Вести преследование за границей я не стал.
– И правильно сделал, – сердито ответил я. – Нечего по заграницам болтаться...»